АНАТОЛИЙ АВРУТИН

 Анатолий Юрьевич Аврутин - поэт, переводчик, критик, публицист. Родился в Минске, окончил Белгосуниверситет. Автор двадцати поэтических книг, изданных в России, Беларуси и Германии, двухтомника избранных произведений «Времена». Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств. Лауреат международных литературных премий им. Симеона Полоцкого, «Литературный европеец» (Германия), им. Сергея Есенина «О Русь, взмахни крылами…», им. Бориса Корнилова «Дорога жизни», им. Константина Бальмонта (Австралия), всероссийских  премий им. Антона Чехова, «Белуха» им. Г.Д.Гребенщикова, «Герой нашего времени», «Русь единая», им. Николая Минского, годовых премий журналов «Аврора», «Молодая Гвардия» и др.

Публиковался в «Литературной газете», «Дне поэзии», журналах «Москва», «Юность», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Нева», «Аврора», «Невский Альманах», «Север»,  «Дон», «Подъем», «Литературный европеец» (Германия), «Мосты» (Германия),  «Студия» (Германия), «Витражи» (Австралия),  «Венский литератор» (Австрия), «Пражский Парнас» (Чехия), «Альманах поэзии» (США), газетах «Литературная Россия», «Обзор-weekly» (США), «Обзор-плюс» (США),  «Соотечественник» (Австрия), «Россия-Русия (Болгария) и др. Живет в Минске.

***

...Наш примус всё чадил устало,

Скрипели ставни… Сыпал снег.

Мне мама Пушкина читала,

Твердя: «Хороший человек!»

Забившись в уголок дивана,

Я слушал - кроха в два вершка,-

Про царство славного Салтана

И Золотого Петушка…

В ногах скрутилось одеяло,

Часы с кукушкой били шесть.

Мне мама Пушкина читала -

Тогда не так хотелось есть.

Забыв, что поздно и беззвездно,

Что сказка - это не всерьез,

Мы знали - папа будет поздно,

Но он нам Пушкина принес.

И унывать нам не пристало

Из-за того, что суп не густ.

Мне мама Пушкина читала -

Я помню новой книжки хруст…

Давно мой папа на погосте,

Я ж повторяю на бегу

Строку из «Каменного гостя»

Да из «Онегина» строку.

Дряхлеет мама… Знаю, знаю -

Ей слышать годы не велят.

Но я ей Пушкина читаю

И вижу - золотится взгляд…

Ночные стихи

Напрасно… Слова, как «антонов огонь»,

Сжигают души не сгоревшую малость.

Уже из ладони исчезла ладонь,

Что, вроде, пожизненно мне доставалась…

А следом поношенный плащик исчез,

Что вечно висел на крючке в коридоре.

Ни женских шагов, ни скрипучих завес,

И сами завесы отвалятся вскоре…

Всё стихло… Лишь полночью схвачен этаж

За меркнущей лампочки узкое горло.

И чувствуешь - всё, что копилось, отдашь,

Чтоб только мгновения память не стерла,

Когда в глубине потрясенных зрачков

Растерянный облик спешит проявиться,

И сам ты в зрачках отразиться готов,

И платье вдоль ждущего тела струится…

Как всё это призрачно… Тени спешат

Впечататься в бледную кожу обоев -

Туда, где впечатан испуганный взгляд,

Один на двоих… И предавший обоих…

Причем здесь трагедия?! Горе уму…

Здесь даже Шекспир разберется не шибко.

И тьма обращается в новую тьму,

И щепками сделалась звучная скрипка.

Её все вертели - опять и опять, -

С осиною талией божую милость,

Её разломали, пытаясь понять,

Откуда же музыка в ней появилась?..

Разломана скрипка… И взгляд овдовел…

И надвое полночь в тиши раскололась.

Всё в жизни предельно… Иду за предел…

На тень от беззвучья… На голос, на голос…

***

Как быстро все это, как скоро!..

Уходит эпоха.

Мальчонка стоял у забора -

Тогда еще кроха.

Гадал про концы и начала,

Вздувалась рубаха.

Над озером птица кричала -

Тогда еще птаха.

Кричала светло и несмело

О вещей минуте.

А дерево солнца хотело -

Тогда еще прутик.

Листочки в зеленых накрапах,

На листиках - жилы.

И были и мама, и папа

Тогда еще живы…

Стоял тот мальчонка, не зная

Путей к пьедесталам.

И туча была грозовая

Лишь облачком малым…

***

Кто там плачет и кто там хохочет,

Кто там просто ушел в облака?

То ли кречет кричит, то ли кочет…

То ли пропасть вдали, то ль река...

И гадаю я, тяжко гадаю,

Не поможет здесь даже Господь,--

Где прошли мои предки по краю,

Чем томили суровую плоть?

Зажимаю в ладонях монетку

И бросаю в бездонье пруда -

Робкий знак позабытому предку,

Чтобы молвил - откуда?.. Куда?..

И вибрирует гул непонятный

Под ладонью, прижатой к земле,

И какие-то сизые пятна

Растворяются в сумрачной мгле.

И вдруг чувствую, дрожью объятый,

Посреди перекрестья дорог,

Как ордою идут азиаты

На восток… На восток… На восток…

Но не зрится в прозрениях редких,

Что подобны на детский наив, -

То ль с ордою идут мои предки,

То ль с дружиной, орды супротив?

И пока в непроявленной дали

Растворяются тени теней,

Чую - токи идти перестали

А вокруг всё - мрачней и темней.

И шатаюсь я вдоль раздорожий,

Там, где чавкает сохлая гать,

И всё Бога пытаю: « Я - божий?..»

А Господь отвечает: «Как знать…»

***

Который день, который год,

Труд не сочтя за труд,

И в урожай, и в недород

Их сумрачно ведут.

Штыками тени удлиня,

Ведут, как на убой.

Лениво чавкает земля

От поступи больной.

Лениво падает лицом

Один - в сплошную грязь.

О нет, он не был подлецом,

Но жизнь не задалась.

Лениво обойдет конвой

Обочиной его.

Лишь ворон взмоет по кривой,

А больше - ничего…

И снова, унося в горбах

Свою святую Русь,

Идут кандальники впотьмах

И шепчут: «Я вернусь…»

И снова падает другой

На этот грязный снег.

И год иной… И век иной,

Но тот же - человек.

Негромкий выстрел… Глохнет тишь

От поступи колонн.

Куда отсюда убежишь? -

Из плена да в полон.

Да и не думают бежать

Бредущие толпой.

Они и есть - Святая Рать,

Когда нагрянет бой.

Им просто выдадут штыки,

Ружье на восемь душ…

И станут звезды высоки,

И ворог бит к тому ж…

И, значит, тень свою влача,

Топтать им мерзлый наст.

А орден с барского плеча

Страна конвойным даст…

***

Эта робкая сирость нищающих тихих берез…

Снова осень пришла… Все опять удивительно просто -

Если ветер с погоста печальные звуки донес,

Значит, кто-то ушел в ноздреватое чрево погоста.

И собака дичится… И женщину лучше не трожь -

Та похвалит соседку, потом обругает её же…

И пошла по деревьям какая-то странная дрожь,

И такая же дрожь не дает успокоиться коже.

Только женские плачи все чаще слышны ввечеру…

Увлажнилось окно… И я знаю, не будет иначе--

Если в стылую осень я вдруг упаду и умру,

Мне достанутся тоже скорбящие женские плачи.

Постоишь у колодца… Почувствуешь - вот глубина!

А потом напрямки зашагаешь походкой тяжелой.

Но успеешь услышать, как булькнет у самого дна

Та ночная звезда, что недавно светила над школой.

Вслед холодная искра в зенит вознесется, слепя

Обитателей теплых и похотью пахнущих спален…

И звезду пожалеешь… И не пожалеешь себя…

Да о чем сожалеть, если сам ты и хмур, и печален?

***

Постою…Помолчу…

Постелю в головах полотенце,

Полувысохшей веткой

вокруг очерчу полукруг…

И услышу далекий, тревожащий голос младенца,

И просыплются крошки

из влажных и вздрогнувших рук.

Как тревожно душе

среди этой тоски голубиной,

Как светло и печально

врастают в закат дерева!..

И калина-малина вновь стала калиной-малиной,

И седою травою

вновь стала седая трава.

Этот брезжущий свет…

Эти листья в багровых накрапах,

Эта тихая нежность,

что тайно щекочет гортань…

Этот чахлый птенец на подкрыльях своих косолапых,

Что забился в кустарник

и смотрит: «Попробуй, достань…»

Как пронзительно всё!

Как мучительно всё и напрасно!

И душа вечереет,

и дымка вползает во взгляд…

Но струится над болью таинственный свет непогасный

И согбенные птицы

куда-то летят и летят…

***

По раскисшей тропе, оступаясь, пройти

И в конце зарыдать почему-то.

Оттого ли, что прочие сбились с пути,

Оттого ли, что в памяти люто…

Ну а следом, упав на жестокий песок,

Пропускать сквозь тщедушное тело

Тот глубинный, колючий, но сладостный ток,

От которого высь закипела.

И когда все терзания вверх воспарят,

Все метания, стоны и плачи,

Ты оставишь себе только память и взгляд,

Чтобы взгляд этот память иначил.

Пусть замечется он, робок и одинок,

Чуть отметив, что дождик закапал,

Чтобы выхватить челку… И пальчики ног…

И одежду, упавшую на пол…

Только миг просветленья… А после - провал,

После - черная эта минута.

Будто брел человек и куда-то пропал,

И забыли его почему-то…

***

Глухари токуют в глухомани…

Пробубнив до самого темна,

Глухариха вскрикнет… И обманет…

Потому, что женщина она.

И к ночи в притихшем перелеске,

Где ты, зачарованный, стоишь,

Только тишь да этот свет нерезкий…

Свет нерезкий… И ночная тишь…

***

Захлебнется фонарь,

осторожная тенькнет синица,

Неподкупные звезды

уйдут в непроглядный зенит.

И стрела полетит,

Чтоб назад уже не возвратиться…

А вослед ей вторая - сквозь время!-

Стрела полетит.

Будет вещий ворчун

ворожить среди сизого мрака,

Доставая уголья

худой пятерней из костра.

И по-волчьи завоет

молчавшая долго собака,

И утихшая боль

Вновь окажется так же остра.

Изможден и не сыт,

Будто воин, бредущий из плена,

Чахлый куст осторожно

уронит дрожащую тень

На ночных ходоков -

и у тех посинеют колена,

На горбатый плетень -

станет только горбатей плетень.

Заалеет восток…

И слегка просветлевшие лица

Обратят на него

сиплый сторож и жалкий ходок.

И тому ходоку

вдруг стрела меж лопаток вонзится,

Ну а следом - вторая…

И почва уйдет из-под ног…

Сторож спятит с ума -

жил приятель и вмиг его нету.

Кто убил его в спину?..

За что?.. За какие дела?..

Как ему объяснить,

что стрела обогнула планету -

Это души пустеют,

Планета всё так же кругла…